Мариус с тяжелым сердцем хотел уже спуститься со своего импровизированного наблюдательного поста, когда какой-то шум привлек его внимание и удержал на месте.
Дверь комнаты вдруг отворилась. На пороге показалась старшая дочь. Она была в грубых мужских башмаках, перепачканных грязью, которая обрызгала даже ее покрасневшие лодыжки, и старом, дырявом плаще; Мариус не видел его, когда она приходила к нему; должно быть, она сняла его за дверью, чтобы возбудить к себе побольше сострадания, а потом опять надела.
Она вошла, толкнула ногой дверь, чтобы та заперлась, перевела дух — она совсем запыхалась — и крикнула с выражением радости и торжества:
— Он идет!
Отец взглянул на нее, мать повернула голову, младшая сестра осталась неподвижной.
— Кто? — спросил отец.
— Господин...
— Благотворитель?
— Да.
— Церкви Сен-Жак?
— Ну да.
— Старик?
— Конечно, старик.
— И он придет?
— Сейчас, вслед за мной.
— Ты знаешь наверняка?
— Наверняка.
— И ты говоришь правду? Он действительно придет?
— Он едет в фиакре.
— В фиакре? Да это Ротшильд!
И старик встал.
— Почему ты так уверена в этом? Если он едет в фиакре, то как же ты могла попасть сюда раньше его? Дала ли ты ему адрес? Хорошо ли объяснила ему, что наша дверь в самом конце коридора, последняя направо? Только бы он не ошибся! Прочитал он мое письмо? Что он сказал тебе?
— Та, та, та! — воскликнула дочь. — Ты уж слишком разволновался, старина! Слушай. Я вошла в церковь: он был на своем постоянном месте. Я поклонилась ему, отдала письмо, он прочитал его и сказал: "Где вы живете, мое дитя?" — "Я покажу вам дорогу, сударь", — отвечала я. "Нет, дайте мне ваш адрес, — сказал он. — Моя дочь должна сделать кое-какие покупки. Я возьму фиакр и буду у вас в одно время с вами". Я дала ему адрес. Когда я назвала наш дом, он как будто удивился и колебался с минуту, а потом сказал: "Ну, все равно, я приеду". Когда окончилась обедня, я видела, как он вышел из церкви вместе с дочерью и сел с нею в фиакр. Я хорошо объяснила ему все и сказала, что наша дверь в самом конце коридора, последняя направо.
— А почему ты знаешь, что он приедет?
— Я видела фиакр, который он нанял, на улице Пти-Банкье. Вот почему я прибежала сломя голову.
— Как же ты могла узнать фиакр?
— Так и узнала. Я заметила его номер.
— Какой номер?
— Четыреста сорок.
— Ладно. Ты девка с мозгами.
Дочь дерзко взглянула на отца и показала ему на свои башмаки.
— Так-то оно так, может быть, я девка с мозгами, но говорю тебе раз и навсегда, что я не надену больше этих башмаков. Я не хочу заболеть и не хочу пачкаться в грязи. Уж очень противно, когда подошвы у тебя шлепают и с каждым шагом слышится: "Хлюп, хлюп, хлюп!" Лучше я буду ходить босиком.
— Ты права, — отвечал отец кротким тоном, представлявшим резкий контраст с грубостью молодой девушки, — но в таком случае тебя не будут пускать ни в церкви, ни в дома, — с горечью прибавил он и снова вернулся к занимавшему его предмету. — Так ты наверняка знаешь, что он придет?
— Он идет за мной по пятам, — сказала девушка. Старик выпрямился. Лицо его просияло.
— Слышишь, жена? — крикнул он. — Идет благотворитель. Туши скорее огонь!
Озадаченная жена смотрела на него и не трогалась с места. Тогда старик с проворством фокусника схватил стоявший на камине разбитый горшок с водой и залил головешки.
— Ну, — обратился он к старшей дочери, — продави стул! Дочь не понимала.
Он сам схватил стул, ударил пяткой в сиденье и пробил его, так что нога вышла наружу. Высвобождая ногу, он спросил дочь:
— Холодно сегодня?
— Очень холодно. Идет снег.
Старик обернулся к младшей дочери, сидевшей на кровати, около окна, и крикнул громовым голосом:
— Долой с постели, лентяйка! Живо! Ты вечно лодырничаешь! Выбей стекло!
Девочка, дрожа от холода, вскочила с постели.
— Выбей стекло! — повторил он.
Дочь продолжала нерешительно стоять.
— Не слышишь ты, что ли? — закричал отец. — Я говорю тебе, чтобы ты выбила стекло!
Девочка с какой-то пугливой покорностью поднялась на цыпочки и ударила кулаком в стекло. Оно со звоном разлетелось вдребезги.
— Вот так! — сказал отец.
У него был серьезный, решительный вид. Взгляд его быстро обегал все закоулки комнаты.
Он походил на главнокомандующего, делающего последние приготовления перед битвой.
Мать, до сих не говорившая ни слова, приподнялась и спросила глухим голосом, медленно произнося одно слово за другим, как будто они застывали у нее в горле.
— Что ты хочешь сделать, мой дорогой?
— Ложись в постель! — сказал ей муж.
Тон его не допускал возражений. Жена повиновалась и тяжело опустилась на кровать.
В это время в углу послышалось рыдание.
— Это что такое? — спросил старик.
Младшая дочь, не выходя из темного уголка, куда она забилась, показала свой окровавленный кулак. Выбивая стекло, она поранила себе руку. Потом девочка встала, подошла к матери и, тихо плача, встала около нее.
— Видишь? — воскликнула мать, приподнявшись на постели. — Вот до чего довели твои глупости! Ты велел ей выбить стекло, и она разрезала себе руку!
— Тем лучше, — сказал старик. — Я знал заранее, что так будет.
— Как "тем лучше"?! — воскликнула жена.
— Молчи! — остановил ее муж. — Отменяю свободу слова!
И, разорвав женскую рубашку, которая была на нем, он оторвал от нее кусок холста и обвязал окровавленную руку дочери.
Покончив с этим, он с удовольствием взглянул на свою разорванную рубашку.
— Теперь и рубашка готова, — сказал он. — Все в порядке.
Ледяной ветер со свистом врывался в комнату. Туман проникал в нее снаружи и расстилался, как беловатая вата, растягиваемая какими-то невидимыми руками. В разбитое окно виден был падающий снег. Холод, который предвещало солнце, выглянувшее накануне, в день Сретения, действительно наступил.
Отец оглядел комнату, как бы желая убедиться, не забыл ли чего, и, взяв старую лопатку, засыпал золой мокрые головни, чтобы совсем закрыть их.
Потом он выпрямился и прислонился к камину.
— Ну, теперь мы можем принять благотворителя, — сказал он.
© «Онлайн-Читать.РФ», 2017-2024
Обратная связь